Неточные совпадения
Другие то же думали,
Да только на антихриста,
И
чуяли беду.
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные слова на ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и
почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Возвращаясь усталый и голодный с охоты, Левин так определенно мечтал о пирожках, что, подходя к квартире, он уже слышал запах и вкус их во рту, как Ласка
чуяла дичь, и тотчас велел Филиппу подать себе.
Всякая рознь кончилась, все общественные органы говорят одно и одно, все
почуяли стихийную силу, которая захватила их и несет в одном направлении.
«Ну, так если он хочет этого, я сделаю, но я за себя уже не отвечаю теперь», подумала она и со всех ног рванулась вперед между кочек. Она ничего уже не
чуяла теперь и только видела и слышала, ничего не понимая.
И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый ужас и в блистанье главы и
почуют в смущенном трепете величавый гром других речей…
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не
чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
После обеда все, которым предстояла дорога, легли отдыхать и спали крепко и долгим сном, как будто
чуя, что, может, последний сон доведется им вкусить на такой свободе.
Поникнул он теперь головою,
почуяв предсмертные муки, и тихо сказал: «Сдается мне, паны-браты, умираю хорошею смертью; семерых изрубил, девятерых копьем исколол.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь
чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Пошатнулся Шило и
почуял, что рана была смертельна.
Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не
чуя человечества.
Уже кони,
чуя рассвет, все полегли на траву и перестали есть; верхние листья верб начали лепетать, и мало-помалу лепечущая струя спустилась по ним до самого низу.
Почуяли запах пороха среди площадей и улиц в дальних и ближних городах.
Такие слова перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и
почуяли свои силы. Тут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались всё характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар.
Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня, он
чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царский дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И,
чуя вешни дни, ликует.
Ты, Филька, ты прямой чурбан,
В швейцары произвел ленивую тетерю,
Не знает ни про что, не
чует ничего.
— Проснулись, как собаки осенней ночью,
почуяли страшное, а на кого лаять — не знают и рычат осторожно.
— Не
чуешь, Ваня, где тут кассационный повод?
— Завтра утром поезжай на дачу, устрой там этим двум комнату внизу, а наверху — Туробоеву.
Чуешь? Ну, вот…
Если есть симпатия душ, если родственные сердца
чуют друг друга издалека, то никогда это не доказывалось так очевидно, как на симпатии Агафьи Матвеевны и Анисьи. С первого взгляда, слова и движения они поняли и оценили одна другую.
Грозы не
чуя между тем,
Не ужасаемый ничем,
Мазепа козни продолжает.
Где замечала явную ложь, софизмы, она боролась, проясняла себе туман, вооруженная своими наблюдениями, логикой и волей. Марк топал в ярости ногами, строил батареи из своих доктрин и авторитетов — и встречал недоступную стену. Он свирепел, скалил зубы, как «волк», но проводником ее отповедей служили бархатные глаза, каких он не видал никогда, и лба его касалась твердая, но нежная рука, и он, рыча про себя, ложился смиренно у ног ее,
чуя победу и добычу впереди, хотя и далеко.
Но с полудня Татьяна Марковна так изменилась, так во всех подозрительно всматривалась, во все вслушивалась, что Райский сравнивал ее с конем, который беспечно жевал свой овес, уходя в него мордой по уши, и вдруг услыхал шорох или
почуял запах какого-то неизвестного и невидимого врага.
Такую великую силу — стоять под ударом грома, когда все падает вокруг, — бессознательно, вдруг, как клад найдет,
почует в себе русская женщина из народа, когда пламень пожара пожрет ее хижину, добро и детей.
— Надо было натереть вчера спиртом; у тебя нет? — сдержанно сказала бабушка, стараясь на нее не глядеть, потому что слышала принужденный голос, видела на губах Веры какую-то чужую, а не ее улыбку и
чуяла неправду.
И этот тонкий оттенок сомнения не ускользнул от Райского. Он прозревал в ее взгляды, слова, ловил, иногда бессознательно, все лучи и тени, мелькавшие в ней, не только проникал смыслом, но как будто
чуял нервами, что произошло, даже что должно было произойти в ней.
Его нечаянно встретила Татьяна Марковна. Она издали
почуяла запах вина.
«Счастливое дитя! — думал Райский, — спит и в ученом сне своем не
чует, что подле него эта любимая им римская голова полна тьмы, а сердце пустоты, и что одной ей бессилен он преподать „образцы древних добродетелей“!»
Она будто не сама ходит, а носит ее посторонняя сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и на них — эту свою «беду»! Она, не
чуя ног, идет по лесу в крутую гору; шаль повисла с плеч и метет концом сор и пыль. Она смотрит куда-то вдаль немигающими глазами, из которых широко глядит один окаменелый, покорный ужас.
И вдруг отрезвлялся,
чуял ложь этого ее «вас люблю», ложь своей пьяной уверенности в ее любви, ложь своего положения.
Но если увидите его завтра, даже
почуете надежду увидеть, вы будете свежее этого цветка, и будете счастливы, и он счастлив этим блестящим взглядом — не только он, но и чужой, кто вас увидит в этих лучах красоты…
Он прижал ее руку к груди и чувствовал, как у него бьется сердце,
чуя близость… чего? наивного, милого ребенка, доброй сестры или… молодой, расцветшей красоты? Он боялся, станет ли его на то, чтоб наблюдать ее, как артисту, а не отдаться, по обыкновению, легкому впечатлению?
Далеко, кажется, уехал я, но
чую еще север смущенной душой; до меня еще доносится дыхание его зимы, вижу его колорит на воде и небе.
«Вот сам Фог, — сказал опять Гошкевич, — он — жид!» Он, как легавая собака дичь,
чуял жидов.
Всего более мутил меня запах проклятого растительного масла, употребляемого китайцами в пищу; запах этот преследовал меня с Явы: там я
почуял его в первый раз в китайской лавчонке и с той минуты возненавидел.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и все мы остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного жителя по-английски. Он показал на ухо, помотал головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в
Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное место, но жители произносят Шули); до нее час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
Чуя же, что Нехлюдов хочет вывести ее в другой мир, она противилась ему, предвидя, что в том мире, в который он привлекал ее, она должна будет потерять это свое место в жизни, дававшее ей уверенность и самоуважение.
Но тут же он почувствовал, что теперь, сейчас, совершается нечто самое важное в его душе, что его внутренняя жизнь стоит в эту минуту как бы на колеблющихся весах, которые малейшим усилием могут быть перетянуты в ту или другую сторону. И он сделал это усилие, призывая того Бога, которого он вчера
почуял в своей душе, и Бог тут же отозвался в нем. Он решил сейчас сказать ей всё.
Он непременно хотел знать, зачем Нехлюдову нужно видеть офицера и кто он, очевидно
чуя добычу и не желая упустить ее.
— Видно, и вправду, касатка, — говорила она, — правду-то боров сжевал. Делают, что хотят. Матвеевна говорит: ослобонят, а я говорю: нет, говорю, касатка,
чует мое сердце, заедят они ее, сердешную, так и вышло, — говорила она, с удовольствием слушая звук своего голоса.
— Да тебе чего? — сердитым басом обратилась к ней Кораблева. — Вино
почуяла, — нечего зубы заговаривать. Без тебя знают, что делать, тобой не нуждаются.
Лошадь, выгнув свою оленью шею, неслась быстрым ходом; она
почуяла пасшийся на траве табун башкирских лошадей и раздувала ноздри.
Этот неожиданный приезд Кости Бахарева поразил Привалова; он
почуял сразу что-то недоброе и тотчас же отправился в «Золотой якорь». Бахарев был дома и встретил друга детства с насмешливой холодностью.
— Ох,
чует мое сердечушко, што не к добру ты нагрянул, — причитал Лука, добывая полотенце из сундучка. — Василий-то Назарыч не ждал ведь тебя, даже нисколько не ждал, а ты, на-поди, точно снег на голову…
Славянофилы что-то
почуяли в русской национальной душе, по-своему выразили впервые это русское самочувствие, и в этом их огромная заслуга.
Герцен
почуял это победное шествие царства мещанства и содрогнулся от отвращения, искал спасения от него в России, в русском крестьянстве [Тот же Герцен пророчески предсказал царство прусского милитаризма и неизбежность столкновения с ним.].
Этот Трифон Борисыч был плотный и здоровый мужик, среднего роста, с несколько толстоватым лицом, виду строгого и непримиримого, с мокринскими мужиками особенно, но имевший дар быстро изменять лицо свое на самое подобострастное выражение, когда
чуял взять выгоду.